Фефилов, Николай Борисович
Чуть ли не в каждом регионе страны журналистам удавалось отыскать собственного ужасного маньяка: в Смоленске был Стороженко, в Москве – Асратян, в Ставропольском крае — Сливко, в Прибайкалье – Кулик, в Белоруссии – Михасевич, в советской Татарии – Суклетин, в Казахстане – Джумагалиев. К этому списку вполне можно добавить и пойманных чуть позже в 90-е годы – Чикатило, Головкина, Ряховского и других, которые отметились убийствами и в предыдущем десятилетии. Без упоминания этих имен и сегодня не обходится ни одна сколь-нибудь серьезная монография о серийных преступлениях. Почти все они вершили свои черные дела на протяжении не одного года, а некоторые умудрялись уходить от разоблачения десятилетиями, у каждого на счету был не один десяток кровавых преступлений, но правоохранительные органы СССР были не в состоянии вычислить и поймать этих опасных преступников.
Почему же это происходило? – Возможно, в какой-то мере ответ на этот вопрос способен дать рассказ о развернувшихся в середине 80-х годов в Свердловске поисках типичного советского серийного убийцы. В этой истории как ни в одной другой наглядно видны все особенности совкового подхода к раскрытию сложных многоэпизодных преступлений.
Первый акт Уральской драмы разыгрался в 1982 году. Как зачастую бывает, трагическое в этой истории тесно переплелось с обыденным. В четверг 29 апреля как обычно прилежная ученица 5 класса Лена Мангушева пришла в школу, слушала своих учителей, решала в тетрадке сложные задачки, старательно выделяла в предложениях существительные и прилагательные, и никто не мог даже представить, что этот день станет для юной ученицы не только последним днем учебного года, но и последним днем жизни. После уроков любознательная девочка со своей подругой пришла на занятия радиокружка. Как, должно быть, трудно было начинающим радиолюбителям оторваться от аппаратуры, и разорвать радиосвязь со своими далекими и казавшимся от этого очень загадочными и интересными собеседниками, но дома их уже ждали родители. Лена договорилась со своей мамой пойти в баню и это ответственное мероприятие никак нельзя было пропустить. Пол пятого чуть ли не вприпрыжку две девочки выбежали из школы, и направились на расположенную недалеко автобусную остановку. Почти сразу же появился автобус, и Лена, которая боялась опоздать домой, вздохнула с облегчением – все складывалось удачно. В автобусе она увидела свою соседку по поселку – разговорчивую женщину средних лет, которой всё и всегда было интересно. За разговором обе не заметили как доехали до остановки «Контрольная». Без двадцати минут пять они вышли из автобуса и Лена, сказав, что очень торопится домой, пошла пешком в сторону своего дома. Обычно от остановки, чтобы сократить путь, девочка шла через небольшой лесок, потом выходила на новое шоссе и по нему шла прямо к своему дому в поселке «9-й км». Весь этот путь у нее занимал не более 20 минут. В этот раз она шла своим обычным маршрутом и должна была успеть придти домой ровно к пяти часам, как и договаривалась с мамой. Она преодолела уже половину своего небольшого пути и вошла в лес, когда заметила, что на тропинке по которой она идет домой стоит какой-то невысокий, тщедушный мужичонка. Ну, стоит себе и стоит, наслаждается природой, наверное, не ее же он поджидает, в конце концов… Но оказалось, что он ждал именно Лену, когда девочка поравнялась с ним мужчина остановил ее, сдавил руками тоненькую шейку ребенка. Свет как будто померк в глазах у Лены…
Он знал эти места с детства и приходил сюда, чтобы успокоиться после очередной ссоры дома или когда что-то не ладилось на работе. Обычно он бывал здесь в выходные дни или когда работал во вторую смену. Сегодня как раз ему было нужно прийти в себя после конфликта с женой. Эта глупая баба совсем достала его своими претензиями. Он уже долго гулял по старому Московскому тракту, но внутри по-прежнему все кипело, а невольно всплывавшие воспоминания о недавней ссоре, обрывки обидных фраз только усиливали его раздражение. Ему нужно было побыть одному, но даже в этом безлюдном месте его не могли оставить в покое – что это за девчонка посмела нарушить ход его размышлений? Эта пигалица свернула в лес на тропинку, и он бросился ей наперерез, стал на ее пути. Он покажет, что настоящий мужик, покажет всем, что у него есть и сила, и смелость, и власть над жизнью других людей. Когда она поравнялась с ним, он уже знал, что будет дальше – он ее изнасилует, он уже давно мечтал о таком способе удовлетворения своих сексуальных желаний и вот долгожданный шанс воплотить свои фантазии шел к нему в руки сам. Черт с ней с этой тупой женой, которая не позволяла проделывать на брачном ложе то, что он хотел больше всего. У этой девчонки он не будет спрашивать разрешения, а сделает все, что захочет сам. А потом? – Потом, конечно же, убьет – ему не нужны опасные свидетели.
Когда она поравнялась с ним, он сдавил руками шею девочки, волоком оттащил от тропинки в глубь леса, обнажил ее половые органы и ввел ей во влагалище свой палец. Он был слишком возбужден и даже не запомнил толком, что потом делал с девочкой… После всего он снова натянул на нее трусы и колготки, девочка плакала и не понимала, что с ней происходит… Слишком много шума – это было опасно. Он туго стянул ей на шее пионерский галстук, крепко завязав его узлом – в лесу все стихло… Труп девочки он прикрыл ветками. Уходя, забрал с собой ее портфель, из которого вытащил школьный пенал и два учебника, которые, могли пригодиться его дочерям, а сам портфель выбросил в туалете, расположенном на территории автобазы. Он растворился в миллионном городе никем не замеченный и не узнанный.
Возвратясь с работы, мама ждала Леночку дома к пяти часам, но проказница опаздывала. Но вот что с ней делать, ведь русским же языком говорила ей, что сегодня обязательно нужно идти в баню, а ее все нет. Может, заигралась с подругами? Немного подождав еще, мать обошла всех соседей, подруг Лены, но девочки нигде не было. Раздражение сменилось тревогой, а когда начало темнеть, но дочь так и не пришла домой, мать просто не находила себе места – что же могло случиться с дочкой? Не в силах справиться с накатившей тревогой, она побежала в милицию, отнесла фотокарточку Лены и умоляла найти дочку, как можно скорее.
Когда уже была глубокая ночь по всему пути следования Лены от остановки «Контрольная» домой к поселку «9-й километр Старого Московского тракта», как огромные светлячки по темным кустам и деревьям забегали огни милицейских фонарей, выхватывая из темноты причудливые очертания лесопарковой зоны. В один момент показалось, что под горой веток как-будто промелькнуло что-то похожее на детскую ножку…
Из протокола осмотра места происшествия:
Труп Е. Мангушевой обнаружен 30 апреля 1982 года в небольшом сосняке на 8-м км Старого Московского тракта в 250-300 м от поста ГАИ. Труп лежит на спине и закрыт слоем веток. На рядом стоящих деревьях обнаружены свежие сломы веток. На трупе имеется одежда: форменное школьное платье, фартук, колготки, белые плавки и салатного цвета майка, пионерский галстук, затянутый на шее.
Согласно заключению судебно-медицинского эксперта, смерть Мангушевой насильственная и наступила в результате механической асфиксии, вследствие удавления петлей, о чем свидетельствует: наличие петли-удавки на шее, признаки острой механической странгуляции (асфиксии), а также после снятия петли — характерной циркулярной странгуляционной борозды. На шее трупа обнаружены телесные повреждения, характерные при сдавливании органов шеи руками. На лице были обнаружены множественные ссадины и кровоподтеки, причиненные незадолго до смерти. У Мангушевой на девственной плеве и на слизистой влагалища обнаружены свежие разрывы и кровоизлияния, которые могли быть причинены при введении во влагалище тупого твердого предмета, каким является мужской половой член в момент напряжения.
Раскрытием этого преступления занялась оперативно-следственная группа; особое внимание было уделено проверке лиц, ранее судимых за насильственные преступления. Вскоре в поле зрение сыщиков попал подходящий субъект. 5 мая 1982 г. по заявлению жительницы Свердловска О. за покушение на ее изнасилование был задержан Георгий Хабаров, 1954 г. р. Он имел отставание в психическом развитии, ранее учился во вспомогательной школе, состоял на учете в психоневрологическом диспансере по поводу олигофрении в степени умеренно выраженной дебильности. Хабаров был ранее судим за грабеж и находился три года в местах лишения свободы. Освободившись из заключения в марте 1980 г. и устроившись на работу автослесарем, Хабаров злоупотреблял спиртными напитками, допускал нарушения трудовой дисциплины, а с января 1982 г. вообще прекратил работать, был на содержании у своей матери Устиньи Хабаровой, с которой проживал в поселке на 8-м километре Московского тракта в г. Свердловске. 22 апреля 1982 г. Хабаровы переехали на новую квартиру, однако, Георгий продолжал по-прежнему приезжать в поселок на 8-м километре Московского тракта. Его частые визиты на старое место жительства объяснялись тем, что в связи с сильным косноязычием и затруднениями в общении с людьми круг знакомых у Георгия был весьма ограничен, и он предпочитал общаться со старыми приятелями.
На первом допросе, проведенном 5 мая 1982 г., задержанный собственноручно написал, что после 28 апреля он в поселке на 8-м километре не появлялся, а 29 апреля (в день, когда произошло убийство Е. Мангушевой) целый день находился дома. И на следующий день – 6 мая Хабаров возмущался, что его задержали, отрицал попытку изнасилования О. и никоим образом вообще не упоминал, что как-то связан с убийством девочки.
Однако «активная» работа сотрудников уголовного розыска, продолжившаяся в камере, где содержался задержанный, привела к тому, что через два дня после задержания Хабаров неожиданно заявил о своей причастности к изнасилованию и убийству Лены Мангушевой. Как выяснится позднее, в совершении убийства Хабаров признался после серии ночных допросов, которые проводили работники угрозыска…
Впервые официальные показания об убийстве и изнасиловании Мангушевой Г. Хабаров дал на допросе 7 мая 1982 г., который начался в 14 час. 40 мин. Уже через полтора часа после начала допроса и неожиданного признания Хабарова был организован выезд на место происшествия. Руководивший этим следственным действием помощник прокурора г. Свердловска Туфляков произвел выезд сразу же после окончания допроса Хабарова, по инициативе работников милиции, которые уже знали, какие показания дает Хабаров. При этом они заранее подготовили транспорт, крим. технику, специалиста, понятых.
Полностью признав свою вину в убийстве Мангушевой, Хабаров, тем не менее, неправильно указал место совершения убийства, не смог ответить на целый ряд вопросов, интересовавших следствие, например, куда он дел портфель Лены. Первоначально заявив, что выбросил портфель на территории, находившейся неподалеку воинской части, затем он несколько раз менял показания, указывая каждый раз новые места. Ни в одном из них портфель так никогда и не был обнаружен. Даже внешний вид исчезнувшего портфеля Хабаров описывал неточно. Сообщая приметы портфеля, находившегося у Мангушевой, Хабаров на следствии утверждал, что на нем имелись ремни для ношения его за плечами, неоднократно называл его сумкой. В то же время показаниями матери Мангушевой ее школьных подруг и других свидетелей было установлено, что ремней на портфеле не было, была только одна ручка, как у обычного портфеля.
Впрочем, и описание самой убитой девочки, ее одежды, приведенное Хабаровым также не отличалось точностью. Хабаров утверждал, что у Мангушевой были светло-русые волосы, которые, свободно спадая вниз, не доставали до плеч. Протоколами осмотра, заключениями экспертиз, напротив было установлено, что волосы у Мангушевой темно-русые. Подтвердив именно этот цвет волос дочери, мать указала, что по состоянию на 29 апреля 1982 г. волосы у дочери были значительно длиннее и свободно падали на плечи. О такой длине волос свидетельствует и фотоснимок потерпевшей, выполненный на месте происшествия.
Мать девочки подтвердила, что в ночь на 30 апреля 1982 г. она передала работникам милиции фотографию дочери, относящуюся к началу 1981 г., на которой волосы действительно были свободно спадающими вниз и не достающими плеч. С тех пор волосы у дочери значительно отросли, так как она ее не подстригала. Именно эта фотография и была предъявлена Хабарову на опознание, по ней он и опознал Мангушеву как убитую и изнасилованную им девочку.
Описывая одежду Мангушевой, Хабаров утверждал, что на ней была школьная форма коричневого цвета и черный фартук. Это соответствовало действительности. В то же время он говорил, что на потерпевшей были серые колготки, белые плавки и белая комбинация.
Фактически, как установлено показаниями матери Мангушевой, протоколами осмотра, криминалистическими и судебно-медицинской экспертизой, колготки Мангушевой были коричневого цвета, плавки-трусы были с набивным рисунком голубого и темно-зеленого цветов, майка на ней желто-зеленого цвета с красной отделкой, комбинации же никакой не было.
Одной из причин своих противоречивых показаний Хабаров назвал болезненное состояние — «У меня кружилась голова, когда допрашивали».
Следователь прокуратуры Верх-Исетского района г. Свердловска Тихомиров А. С, расследовавший эпизод об изнасиловании Хабаровым О., рассказал о том, как проходили допросы Хабарова:
«От Хабарова у меня осталось впечатление как об умственно отсталом человеке. Рассказать в свободной форме те обстоятельства, которые я у него выяснял, он не мог. Он фактически все подтверждает. Спросишь его об одном — Хабаров подтверждает. Спросишь об этом же, но по-другому задашь вопрос — Хабаров подтверждает совсем другое… В ходе допроса у нас зашел разговор об убийстве. Я спросил его, в какой одежде была убитая? Он ответить ничего конкретного не мог. Я спросил, не была ли девочка одета в желтое платье? Хабаров согласно кивнул головой, мол, да, была одета в желтое платье. Я спросил его: наверно, все-таки ты ошибаешься. Наверно, она была одета в красное платье? Хабаров опять согласно кивнул головой, подтверждая, что да, мол, была одета в красное платье. Тогда я спросил в третий раз: нет, наверно, она все-таки была одета в зеленое платье? И Хабаров вновь согласно кивнул головой».
Присутствовавший на допросах адвокат Вахновский Б. А. показал, что при допросе следователь зачитывал вопросы. Они были длинными. На каждый вопрос предлагали ответить Хабарову. Но у него была очень невнятная речь, и он его совершенно не понимал. Врач тоже далеко не всегда могла понять Хабарова. Тогда следователь попросил, чтобы на поставленные вопросы Хабаров отвечал только «да» или «нет» и попросил врача объяснить это Хабарову. Его ответы были односложными. Складывалось впечатление, что Хабаров не понимает, что от него хотят, зачем и почему он здесь.
При таких расплывчатых и неточных показаниях самого подозреваемого важную роль в доказательстве его вины призваны были сыграть результаты экспертиз, показания свидетелей и работникам правоохранительных органов вскоре удалось разыскать таких свидетелей, впрочем, ясности это не добавило.
Знакомый Хабарова Вторых был допрошен впервые 17 июня 1982 г. Он утверждал, что не помнит, видел ли Хабарова 29 апреля, и сослался на сотрудницу по работе Енкову, которая 29 апреля или в другой день, но накануне убийства, видела Хабарова у ворот гаража ДРСУ.
На следующий день, т. е. 18 июня, была допрошена и Енкова, которая признавала, что не может вспомнить, 28 или 29 апреля видела Хабарова. По этому поводу разговаривала со Вторых, своим бухгалтером, но вспомнить так и не могла. Однако затем стала утверждать, что видела Хабарова 29 апреля в 15 часов, когда он был со Вторых, и в свою очередь сослалась на Вторых.
Очные ставки Хабарову с этими свидетелями проведены не были, противоречия по дате и времени не устранялись. Хотя необходимо отметить, что противоречия и довольно существенные имелись, поскольку целый ряд знакомых и родственников Хабарова утверждали, что после 28 апреля он в поселке не появлялся. А мать Хабарова заявила, что сын целый день 29 апреля находился дома, т. к. после переезда на новое место жительства у них был один ключ от квартиры, и если бы сын ушел, она не смогла бы попасть домой, где находился парализованный муж.
Самым главным доводом следствия оставалась судебно-биологическая экспертиза, которая установила, что кровь Хабарова относится к той же группе, что и кровь убийцы. Однако совпадение при анализе групп крови (на том уровне исследований, который существовал в криминалистике того времени) преступления доказать не могло, скорее такое исследование нужно было для того, чтобы доказать другое: что совершение данного преступления не исключено или, напротив, исключено конкретным лицом. Вот и все возможности данного рода экспертизы.
В тоже время даже такие скромные возможности этого метода невозможно было использовать в полной мере, поскольку в поступивших на исследование образцах биологических выделений произошел гемолиз (разрушение эритроцитов), что делало возможным появление ложных реакций. К тому же у эксперта Кузнецовой не было необходимого набора сывороток, чтобы она могла проверить свои первоначальные выводы, да и самих образцов биологических выделений было крайне мало, что еще более увеличивало возможность ошибки.
Однако следствие и суд не обратили должного внимания на все перечисленные нюансы. В конечном варианте в основу обвинительного заключения представленного на рассмотрения суда были положены следующие доказательства вины Хабарова:
1. Показания Хабарова про обстоятельства изнасилования и убийства Лены Мангушевой, данные им на предварительном следствии.
2. Протокол опознания Хабаровым потерпевшей по ее фотографии.
3. Показания свидетелей Вторых и Енковой о том, что Хабаров во второй половине дня 29 апреля 1982 г. находился поблизости от места убийства Лены Мангушевой.
4. Показания малолетнего свидетеля Яшкина Олега, заявлявшего, что видел Лену Мангушеву 29 апреля в 17 час. 40 мин., когда она шла от автобусной остановки «Контрольная».
5. Заключение судебно-биологической экспертизы о возможной принадлежности Хабарову спермы, обнаруженной в пятне крови на бедре потерпевшей, а также о возможном происхождении от Хабарова волос, найденных на одежде и теле девочки.
6. Заключение криминалистической экспертизы о нахождении на брюках и пиджаке подсудимого волокон, сходных с волокнами ткани пионерского галстука и одежды Лены Мангушевой.
24 сентября 1982 г. Свердловский областной суд, рассмотрев материалы уголовного дела, признал Хабарова виновным и приговорил его к 14 годам лишения свободы. Ему вменялось изнасилование и убийство Лены Мангушевой, покушение на изнасилование О. и нанесение побоев потерпевшей Г.
Приговор Свердловского областного суда от 24 сентября 1982 г. по делу Хабарова Г.Л.
По версии следствия преступление было совершено при следующих обстоятельствах. Хабаров до 22 апреля 1982 г. проживал в поселке «8-й километр Старого Московского тракта» Свердловской области. После освобождения из мест лишения свободы он, как инвалид 2-й, а затем 3-й группы, трудился непостоянно, а с декабря 1981 г. вообще нигде не работал, имел склонность к употреблению спиртных напитков. После переезда на новую квартиру Хабаров продолжал посещать знакомых по прежнему месту жительства. 29 апреля около 18 часов, находясь в поселке в нетрезвом состоянии, он заметил школьницу Мангушеву, возвращавшуюся домой по лесной тропинке. С целью изнасилования Хабаров схватил девочку, увел в сторону, где изнасиловал, а затем задушил имевшимся на потерпевшей пионерским галстуком, после чего перенес труп в ельник и замаскировал его ветками. В суде Хабаров виновным себя признал полностью.
22 ноября 1982 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР рассмотрела данное дело по кассационным жалобам Хабарова и потерпевшей Мангушевой (матери убитой девочки).
Осужденный заявлял, что не помнит своих действий в момент совершения преступления и считает себя душевнобольным. Потерпевшая Мангушева просила отменить приговор за мягкостью и назначить исключительную меру наказания. К своей жалобе она приложила коллективное письмо работников одного из предприятий г. Свердловска с требованием о назначении Хабарову смертной казни. Приговор Свердловского областного суда отменили, и дело направили на новое рассмотрение со стадии судебного разбирательства в тот же суд, но в ином составе.
Сам Хабаров так рассказывал об этом:
«О Мангушевой меня спросили через день после ареста… Прокурору сказал, что не знаю Мангушеву. Давал показания, что знаю Мангушеву, так как меня пугали, говорили, что меня убьют. Все говорили так. Я боялся. Следователь меня не бил, только пугал, а зашел еще один и ударил меня два раза, спросил, где портфель девочки. Фотографии девочки мне показывали в милиции, их было несколько штук. Я врал все следователю, меня пытали всяко… Я показал место, где все произошло, так как следователь показал мне все сам. Я убийство брал на себя, так как не подумал, тогда голова болела».
Суд отметил, что кассационная жалоба Хабарова и последующие два его заявления, в которых оспаривались прежние признательные показания, были составлены с участием его сокамерника Сыромятникова, фамилию которого Хабаров отказался сообщить суду. По мнению суда, «этого не могло бы быть, если бы Сыромятников только оказывал помощь в изложении фактических обстоятельств, а не с целью запутать дело».
Приговором судебной коллегии по уголовным делам Свердловского областного суда от 23 марта 1983 г. Хабаров Г. Л. был признан виновным в изнасиловании и убийстве Лены Мангушевой и других инкриминируемых преступлениях и приговорен к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение 27 апреля 1984 г. Георгию Хабарову было 29 лет…
Приговор Свердловского областного суда от 23 марта 1983 г. по делу Хабарова Г.Л
В то время как осужденный Хабаров содержался в камере смертников, нападения на школьниц и молодых женщин в лесном массиве Верх-Исетского района г. Свердловска, близ автобусной остановки «Контрольная» продолжались. Настоящий убийца по-прежнему бродил в своих излюбленных местах недалеко от Старого Московского тракта, но теперь это были не просто прогулки, он начал планомерную охоту на людей.
Днем 7 августа 1983 г. он приехал на конечную остановку автобуса «Контрольная», как всегда прошел по Старому Московскому тракту, потом свернул в лес и подошел к находившейся поблизости скамейке. Он даже не успел сесть на нее, когда увидел бегущую по тропинке девушку. Кроме этой одинокой бегуньи кругом не было не души, и решение совершить с ней половой акт сразу возникло в его голове. Как и в прошлый раз, он просто встал на ее пути, при этом получил возможность рассмотреть ее внимательнее. Ей было не больше 20 лет, совсем еще не сформировалась как женщина, даже грудей не заметно. Восточные черты лица – из Средней Азии что ли? Когда она поравнялась с ним, он ни говоря, ни слова набросился на девушку. Пришлось придушить ее немного, так как она пыталась кричать. Оттащив от тропинки, потерявшую сознание жертву, он изнасиловал ее. После задушил девушку руками, а затем своим ремнем. Обнаженный труп затащил в кусты, а одежду и обувь разбросал в малиннике, растущем рядом, и побыстрее покинул это место, но какая-то неведомая сила, как будто влекла его на место преступления и в дальнейшем он еще трижды приезжал на место, где оставил тело девушки — в конце августа и в сентябре видел труп на том же месте. Когда приехал в октябре 1983 г., то трупа там не оказалось, кругом было все истоптано. «Наверное, нашли» — равнодушно подумал он.
В начале мая 1984 г. он снова приехал на остановку «Контрольная», дошел до лыжной базы ВИЗа и пошел по дороге в направлении другой автобазы. На свою беду тем же маршрутом возвращалась домой после занятий в школе и ученица пятого класса Наташа Лапшина. Он заметил идущую позади него девчушку, но в этот раз нападать сразу было слишком рискованно, и он решил затеять с ней разговор. Придумав более-менее подходящий предлог для беседы, стал спрашивать у нее об улице с выдуманным им названием. Мирно разговаривая, они вместе дошли до коллективного сада «Родничок». Наверное, со стороны они смотрелись как отец и дочь, вышедшие на прогулку. Но в один миг все внезапно изменилось. Не доходя 40 метров до грунтовой дороги, этот рассудительный и приветливый взрослый зажал девочке рот рукой, повалил ее на землю, оттащил от тропинки на 4-5 метров, раздел и изнасиловал ее, после чего задушил руками и, чтобы скрыть труп потащил мертвое тело волоком по направлению к коллективному саду, к кустам, расположенным слева. Здесь же он бросил и ее одежду. У этой девочки также как у первой жертвы был портфель, и он не удержался, чтобы не взять себе на память очередной страшный сувенир. Внутри портфеля находились тетради, учебники и футляр из кожзаменителя коричневого цвета с фломастерами. Именно футляр с фломастерами он взял себе и принес домой – еще дочкам пригодятся…
Труп Наташи Лапшиной был найден на следующий день – 12 мая, все в том же районе возле автобусной остановки «Контрольная» и в том же лесу, где два года назад была убита Лена Мангушева.
Согласно протоколу осмотра места происшествия обнаженный труп Н. Лапшиной был найден слева от проселочной дороги в кустах, в яме, наполненной водой. На правой ноге сверху лежала ее юбка и плавки с чулками. Остальная одежда потерпевшей, портфель и матерчатая сумка со сменной обувью найдены были по другую сторону проселочной дороги, под сосновыми ветками. В портфеле не было пенала с фломастерами, один из фломастеров желтого цвета в серой оболочке был обнаружен поблизости от места нахождения портфеля и одежды.
По заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Лапшиной наступила от механической асфиксии, вследствие сдавливания органов шеи руками. При судебно-медицинском исследовании на спине, лице трупа обнаружены повреждения, характерные для скольжения тела вниз спиной по тупой, шероховатой поверхности, а также повреждения промежности, влагалища, проникающее в брюшную полость, причиненное твердым тупым предметом не менее 30 см (например — палкой).
Многие уже тогда вслух и в душе проклинали это гиблое место недалеко от остановки «Контрольная». Ведь чуть более полугода назад сотрудник госбезопасности случайно обнаружил здесь скелетированные останки женщины. В связи с резко выраженными гнилостными изменениями трупа, отсутствием различных костей (в том числе подъязычной кости) судебно-медицинская экспертиза не смогла определить причину смерти. А вот личность погибшей установили довольно быстро – это была Гульнара Якупова, которая в августе 1983 года отправилась в лесопарк на занятия бегом, да так и пропала. Мало того, что нашли слишком поздно, так ведь и искать бросились не сразу. Г. Якупова приехала в Свердловск из Башкирии, работала и училась, жила девушка в общежитии, родные далеко. Поздно спохватились на металлургическом заводе, где она работала в листопрокатном цехе, поздно заявили в милицию…
У следствия не было веских оснований полагать, что она убита. Настораживала лишь одна деталь – на трупе не обнаружили одежды. А с другой стороны, соседки по общежитию вспомнили, что Гуля неоднократно жаловалась на свою неудовлетворенность жизнью, настойчивые ухаживания странного поклонника. Они сами частенько видели этого парня у дверей общежития, вспомнили и фамилию навязчивого ухажера – Михаил Титов. Позднее нашлись свидетели, которые показали, что Титов приставал и к другим девушкам. В конце мая 1984 года милиционеры задержали Титова в общественном месте за очень неприглядные действия. Выяснилось, что он состоял на учете в психоневрологическом диспансере. Спустя непродолжительное время Титов признался не только в приставаниях к девушкам, но и в убийствах, причем взял на себя сразу два эпизода — убийство Гульнары Якуповой и убийство Наташи Лапшиной.
Следствие ничуть не смутило, что Титов давал свои показания невнятно, противоречиво, то и дело их менял, не смог толком показать места преступлений, а когда его спросили, куда он девал вещи убитой, не знал, что ответить. Правда, была свидетельница, которая заявила, что видела в тот день Титова близ места преступления, но она, как было установлено позднее, «длительное время состоит на учете в городской психиатрической больнице с диагнозом органического заболевания головного мозга с изменением личности».
Следствие продолжалось недолго. Через полтора месяца после ареста Титов с травмами и множественными переломами ребер поступил в тюремную больницу, где и скончался. Казалось бы, государство, когда оно берет человека под стражу, отвечает за его здоровье и жизнь? На самом деле все произошло иначе: взяли у матери живого сына, вернули мертвого и сообщили, что убийц установить не удалось. Вот и все.
За этот инцидент тихо сняли с должности начальника следственного изолятора, но дело об убийстве двух девушек прокуратура прекратила «за смертью обвиняемого». А значит, нет и нераскрытых преступлений и непойманных преступников, а у простых граждан нет оснований для паники, пока доблестная милиция успешно выполняет свой долг.
А между тем на дворе стоял уже 1985 год, наступил очередной месяц май — прекрасное время года и погода словно нашептывала, что самое время отправится за город на природу. Учащаяся ПТУ, будущий художник-оформитель Лариса Дячук, уставшая за долгую зиму от однообразных занятий в студии-мастерской, горела желанием освоить новый для себя жанр живописи – пейзаж. Оживающая после долгой зимы природа и стоявшие в Свердловске теплые деньки стали непреодолимым соблазном для девушки. 6 мая, наскоро одев соответствующие ситуации спортивные брюки и штормовку, взяв с собой принадлежности для рисования, Лариса отправилась в лес, чтобы нарисовать несколько этюдов. Для занятий живописью выбрала себе ничем не примечательное болотце в районе автобусной остановки «Контрольная» на окраине города. Она полностью погрузилась в свое любимое занятие и даже не заметила, что за ней пристально наблюдает невзрачный, серый мужчина.
Он снова вышел на охоту в первых числах мая, бродил по хорошо знакомым ему местам, и все здесь напоминало ему о совершенных им убийствах: вот здесь он убил свою первую жертву, чуть поодаль другую такую же маленькую девочку, а рядом с беговой дорожкой этого стадиона от его рук умерла восточная красавица. Пора, давно пора было снова покуражится, ведь прошел уже целый год с момента последнего убийства, но подходящего случая ему все не предоставлялось. На сей раз он немного отклонился от своего обычного маршрута и перешел на другую сторону шоссе, там он и увидел ее в лесном массиве у болота, когда она рисовала. Ему не нужно было долгих разговоров с жертвами – все можно сделать проще и без лишних слов. Подойдя поближе, он просто зажал ей рот левой рукой, правую положил ей на плечо и сделал подножку. Девушка неуклюже рухнула на траву, так и не успев понять, что с ней произошло, потом на нее навалилось что-то тяжелое, стало нечем дышать…
Ее труп был обнаружен только 17 мая 1985 г. Как было установлено в ходе осмотра, полностью обнаженный труп Л. Дячук лежал на спине, лицо закрыто курткой-штормовкой, на ногах накинуты спортивные брюки черного цвета. При осмотре близлежащей территории, на краю болота у ствола сосны были обнаружены спортивный туфель, футболка с надписью «Спорт», разорванная от ворота до низа, два носка, бюстгальтер, разорванный на две части, тюбик губной помады. В 24 метрах от этих предметов в болоте обнаружен этюдник в закрытом виде, внутри которого находился этюд, написанный масляными красками. Рядом с этюдником найден белый носовой платок с рисунком зеленого цвета по краю. Часов, медальона и перстня при осмотре на трупе не оказалось.
Согласно данным судебно-медицинского исследования трупа Дячук смерть ее наступила от механической асфиксии путем сдавливания шеи руками или жесткой петлей. Обнаружен также разрыв свода влагалища, причиненный воздействием тупого твердого предмета. Во влагалище обнаружена кора от веток дерева. На трупе имелись различные ссадины и царапины, причиненные посмертно, которые могли образоваться при волочении.
В мазках из влагалища трупа обнаружена сперма. При судебно-биологическом исследовании этих мазков выявлен антиген «А», не свойственный потерпевшей, который мог произойти только за счет спермы лица, имеющего Ва или Ар группу крови.
Дальше все произошло по уже хорошо знакомому сценарию. Через месяц задержали двух несовершеннолетних братьев Яшкиных, которые в качестве соучастников назвали еще двух своих приятелей.
Один из них, подросток Олег Яшкин, заявил: ему сказали, если он признается, его отпустят домой под подписку — а ему бы тогда только бы вырваться на свободу! — а если не признается, ему будет худо, очень худо. А «если конкретно», ему угрожали «притеснениями со стороны сокамерников» — в наши дни каждому ясно, какая страшная угроза стоит за подобного рода эвфемизмом (примечательно, что свидетелям, от которых требовали показаний против братьев Яшкиных, грозили теми же «притеснениями»).
Братья Яшкины признавались летом и осенью 1985. Работники правоохранительных органов долго пытались подтвердить или опровергнуть это раскаяние, но в конце концов махнули рукой – им так и не удалось доказать причастность братьев к убийству.
Но на смену одним подозреваемым быстро пришли другие. Через месяц по подозрению в убийстве Л. Дячук был арестован Иван Антропов, кочегар лесхоза.
Антропов в числе других обвиняемых стоит особняком, поскольку не олигофрен и не признавался. В основе его обвинения лежало одно-единственное доказательство — на его куртке обнаружили краску, которая согласно заключению экспертизы была идентична той краске, какой писала юная художница. Но родные Антропова утверждали: когда они выдавали милиции куртку, никакой краски на ней не было. А повторная криминалистическая экспертиза установила, что в ходе первой экспертизы «имели место нарушения методики исследования лакокрасочных материалов» и что «краска на спине и рукаве куртки не имеет общей родовой основы с красками, которыми выполнен этюд Дячук».
В деле Антропова, таким образом, вообще не было ни единого доказательства вины. Несмотря на это следователи рассудили, что доказательств его виновности вполне достаточно не только для ареста, но и предъявления обвинения. Дело Антропова дважды направляли в суд и дважды оно возвращалось на доследование, и все десять месяцев, пока из него старались сделать убийцу и убедить в этом суд, невинно пострадавший сидел в тюрьме.
Новой точкой отсчета в деле Антропова стал судьбоносный месяц май уже следующего 1986 года.
28 мая в лесу, поблизости от стадиона, гаража общепита и ДРСУ, был обнаружен труп Ольги Тимофеевой. Труп был забросан сверху ветками сосны, лежал на спине, из одежды на трупе была только спортивная майка, поднятая выше груди, бюстгальтер потерпевшей был разрезан пополам и снят. На шее трупа имелась странгуляционная борозда. Соски трупа были отчленены. На теле и на кроссовке с правой ноги имелись следы волочения, кроме того, от трупа к месту нападения и убийства тянулся след волочения на почве, длиной 30 м.
По заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Тимофеевой наступила 26 мая 1986 г. от асфиксии, на теле имелись повреждения, образовавшиеся в результате его волочения по земле. Во влагалище обнаружены частицы от палки. Спермы не было выявлено.
Стали восстанавливать события дня, в который произошло убийств. Выяснилось, что 26 мая Ольга Тимофеева вместе с группой студентов мединститута по заданию преподавателя совершала пробежку. Ни преподаватель, ни однокурсники ничего подозрительного в тот день не заметили. Можно с уверенностью предполагать, что и сама девушка совершенно не подозревала, что три года назад по этой же дорожке, в том же направлении бежала ее сверстница – спортсменка-любительница Гульнара Якупова, ставшая жертвой жесткого убийцы. Но, как значилось в оперативных данных, убийца Г. Якуповой был давно пойман и распрощался с жизнью, так что вряд ли что-то могло угрожать другим таким же юным девушкам в Верх-Исетском районе. Но действительность как оказалась, не имеет ничего общего с образцовыми милицейскими рапортами.
Схожесть непрекращающихся убийств не могла не броситься в глаза работникам правоохранительных органов. Из года в год на протяжении уже 5 лет все повторялось с пугающей закономерностью: тип жертвы, способ совершения убийства, район в котором находили трупы. И хотя начальство браво рапортовало о задержании очередного «кандидата в убийцы», кто-то должен был проявить профессиональный интерес к серии жестоких убийств на сексуальной почве.
И действительно один из работников правоохранительных органов Свердловского УВД старший оперуполномоченный Ю. Коковихин обратил свое внимание на странную закономерность. Никому ничего, не сказав, он поехал в Верх-Исетский РОВД, поднял журналы прошедших лет.
Работая по уголовным делам, Коковихин пришел к выводу, что имелись веские основания для выдвижения версии о совершении этих убийств одним лицом:
1. Все убийства совершены одним и тем же способом — удушением путем сдавливания дыхательных органов потерпевшей руками и мягкой петлей.
2. Все преступления совершены на ограниченном участке местности в дневное время и сопряжены с изнасилованием потерпевших.
3. Во всех случаях имелись следы, указывающие, что преступник перемещал трупы потерпевших к местам их сокрытия путем волочения, удерживая за руки и плечи.
4. Тела потерпевших оставлялись в кустах и прикрывались снятой одеждой или ветками деревьев.
5. На момент обнаружения трупы Дячук, Лапшиной, Тимофеевой и Якуповой были обнажены частично или полностью.
6. Убийства Дячук, Лапшиной и Тимофеевой сопровождались надругательством над трупами, выразившимся во введении в половые органы потерпевших на значительную глубину посторонних предметов
7. Преступник принимал меры к сокрытию одежды и предметов, находившихся у потерпевших, похищались ценные вещи и украшения.
При взгляде на эти данные стало очевидно, что однотипные убийства в Верх-Исетском районе происходят уже не первый год. Причем, по словам самого же Коковихина с полным правом можно утверждать, что убийства начались еще в далеком 1968 году, когда в Свердловске была убита дочь министра внутренних дел Молдавской ССР.
Оперативник немедленно подал рапорт начальству, в нем он сообщил, что в Свердловской области давно и безнаказанно действует маньяк, убивающий девочек и молодых женщин. В рапорте содержалось и предложение объединить все дела по убийствам девушек в одно, создать единую группу для оперативной разработки и поимки опасного преступника.
Но инициативу рядового работника приняли в штыки. Никому не хотелось, чтобы ошибки и очевидные ляпы следствия всплыли наружу и стали достоянием гласности, ведь все это грозило возбуждением уголовных дел против недобросовестных работников прокуратуры и милиции. Слишком многим не нравилось, что версия о маньяке бросает тень на милицейское начальство, и у Коковихина появилось множество открытых врагов и тайных недоброжелателей среди своих собственных коллег, но и это не остановило его. Проявив принципиальность и продолжая отстаивать свою позицию, оперативник в 1986 году обратился в СМИ. В своем интервью он сетовал, что его предложения объединить все дела по убийствам девушек в одно, создать единую группу для оперативной разработки не встречают понимания у руководителей угрозыска и прокуратуры города. Газета обратилась в Прокуратуру РСФСР, и осенью 1986 года на Урал выехала ее представитель Л. Баграева. Благодаря ее вмешательству прекратили уголовное преследование Антропова, который более десяти месяцев находился под стражей.
Впрочем, и после громкой полемики, развернувшейся на страницах прессы, и даже после проверок вышестоящих инстанций не насторожились следственные работники Свердловска, не внесли необходимые коррективы в стратегию поисков убийцы, а продолжали действовать старыми хорошо апробированными, но не дающими результатов методами.
После убийства Тимофеевой на поиски преступника бросили значительные силы. На все семь райотделов Свердловска спустили разнарядку – ежедневно выделять определенное количество сотрудников для участия в следственных мероприятиях. В основном приданные сотрудники должны были осуществлять комплекс поисковых мероприятий на территориях, прилегающих к местам совершения преступлений. Каждому сотруднику было обещано, что за установление личности преступника он будет повышен в звании на одну ступень.
Наряды милиции проводили патрулирование лесопарковой зоны, устраивались засады, казалось, что кольцо вокруг маньяка сжималось, но выловить его по-прежнему никак не могли.
Активизировалась и аналитическая работа – просматривались старые уголовные дела, в надежде найти хоть какую-то зацепку, которая поможет выйти на след преступника совершившего два убийства. Напомним, что если к тому времени дела об убийствах Мангушевой, Якуповой и Лапшиной были закрыты, то в делах об убийствах двух других девушек – Дячук и Тимофеевой никакой определенности не было, и усилия сотрудников правоохранительных органов были сосредоточены на раскрытии именно этих преступлений.
На всякий случай следствие решило проверить всех жителей города, которые состояли на учете в психоневрологических диспансерах.
К сожалению, в этих действиях не было ясного плана. Да и не могло быть: отвергнув версию Коковихина как несостоятельную, другой версии, которая могла бы вывести следствие на правильный путь, никто предложить не смог. Фантазии у сыщиков хватило только чтобы начать подозревать самого Коковихина. Для оперативной разработки была «забита» версия, что убийства совершает сам Коковихин, стремясь доказать собственную правоту. Вдобавок ко всему, у Коковихина были и собственные явные ошибки, его стремление самостоятельно «вычислить» убийцу повлекло необоснованное задержание человека. Результатом этого противостояния системы и человека явилось в начале отстранение Ю. Коковихина от работы по данному делу, а затем и его увольнение из органов внутренних дел.
Шло время, но, погрязнув во внутренних разборках и огромном количестве необоснованных версий, следствие так и не смогло приблизиться к раскрытию убийств девушек. Тем временем, партийное руководство области требовало немедленного ареста убийц. Нетрудно догадаться, что свердловские сыщики воспользовались хорошо им знакомыми и отработанными на многочисленных подозреваемых методами, и уже через пару месяцев появилась очередная явка с повинной. Её написал первоначально арестованный за подделку документов отец тех самых несовершеннолетних братьев, что признавались в убийстве Л. Дячук. Но спустя какое-то время, он пошел на попятную и следствие снова осталось ни с чем…
В пятницу 22 мая 1987 г. Лена Кук и ее двоюродная сестра решили прогулять занятия в училище. Да, и какие могут быть занятия, когда стоят такие солнечные майские деньки, кругом расцветает природа, а тебе всего 19 лет!? Внимание Елены привлекло пышное цветение черемухи у грузовой площадки железнодорожной платформы «ВИЗ – Верх-Исетский завод» и она, взяв ножницы, пошла, срезать несколько ароматных веточек, подруга же осталась ждать ее дома.
В этот день он снова работал во вторую смену и по старой привычке решил прогуляться, а заодно, быть может, и найти для себя новую жертву. На старом месте стало небезопасно, весь лесопарк по старому московскому тракту наводнили наряды милиции, и теперь для охоты ему приходилось выбирать другие места. Около часа дня он шел по железнодорожному пути в сторону вокзала. Дойдя до того места, где начинается поворот на станцию «Звезда», перешел через мост и увидел в межпутевом пространстве сидящую на бугорке девушку, которая ножницами подстригала ногти. Увидев его, девушка встала и пошла к насыпи, хотела подняться на нее, но он был быстрее. Догнал ее возле откоса и схватил. Паршивка замахнулась на него ножницами. «Ты у меня получишь за это», — промелькнуло у него в голове. Своим носовым платком он ловко (все-таки уже имелся большой опыт по этой части) зажал ей рот, левой рукой схватил за шею и придушил, а затем, изнасиловав ее, окончательно задушил ремнем, после чего проволок труп девушки вдоль насыпи в кустарник. В последнее время его уже не удовлетворяли просто убийства, ему надо было поиздеваться над трупом, тем более эта чертовка чуть не поранила его. Сейчас он с ней рассчитается…
В кустах была ямка. Возле ямки он снял с трупа одежду, перочинным ножом отрезал у трупа соски и бросил их в траву. По железнодорожным путям в это время громыхали поезда, но он даже не обращал на них внимания, полностью захваченный своим занятием. Потом он нашел палку и несколько раз засунул ее в половые органы девушки, после чего окровавленную палку отбросил в сторону. Поглубже задвинув труп в кусты и набросив на него одежду, он ушел в сторону ВИЗ-площадки.
Прошло десять, потом двадцать минут – Лена давным-давно уже должна была принести роскошный букет, но ее все не было. Забеспокоившись, подруга вместе с еще одной девушкой Мариной пошли в межпутевую выемку искать Лену. Прошли по насыпи железнодорожного пути, проходящего вдоль улицы Чехова, вышли на тропинку и пошли в кусты в межпутевой выемке, в сторону железнодорожного вокзала. Дошли до поляны, где находились ученики с учительницей, и вернулись домой, так и не разыскав подругу. Искали они Лену минут 15-20, вернулись домой примерно в 14 час. 30 мин. Еще через 5 минут прибежали ребята, которые сообщили о том, что Лена лежит в кустах мертвая…
Данные осмотра места происшествия до изумления совпадали с теми, что были собраны и год назад, и два, и три. Так же задушена, одежда сорвана, те же характерные признаки садистских манипуляций с мертвым телом. Мучительно тяжело и долго наступало прозрение, вылившееся в предположение о серии убийств, совершенных одним и тем же неизвестным лицом. Но, не успев появиться, версия стала опровергаться.
В убийстве Елены Кук, «признались» трое. Галиев, инвалид с детства, неоднократно лечился в психиатрических больницах. Родители рассказали о нем: совершенно слабоволен, «если на него прикрикнуть, пугается и делает так, как ему указывают, особенно если говорит посторонний человек». Он признался тотчас же, на следующий день после задержания.
Затем, «признался» некий Карасев, которого милиция уже примеряла на роль убийцы Л. Дячук два года назад, поскольку именно он обнаружил ее труп. Но тогда Карасев не делал никаких громких заявлений о причастности к убийству. А в 1987 году, не выдержав пристрастных допросов, взял на себя убийство другой девушки — Е. Кук.
Но апофеозом серии признаний в 1987 году, стало оформление работниками милиции явки с повинной очередного претендента на роль «уральского душителя» А. Водянкина. Он признался в убийстве сразу пятерых Гульнары Якуповой, Наташи Лапшиной, Ларисы Дячук, Ольги Тимофеевой и Лены Кук.
Несмотря на сделанные признания оказалось, что по одному из убийств у него вообще есть алиби, и первоначально его отпустили, но через несколько дней задержали вновь, и оперуполномоченный ОВД Калинин получил от него заявление о том, что он совершил пять убийств девочек и девушек в районе остановки «Контрольная». Надо ли говорить, что и этот юноша был тяжко болен, родители объяснили, что говорить с ним можно только ласково, иначе он приходит в смятение. Правда, он все же сделал попытку противостоять своим мучителям и на следующий день от «признания» отказался, но через день признался снова. «Пока не напишешь заявление, из милиции никогда не выйдешь» — так, по его словам, говорил ему оперуполномоченный и в ходе допроса не раз вынимал из сейфа пистолет. Водянкин думал, его сейчас застрелят…
Точнее всего о специфике этого с позволения сказать «расследования» высказалась журналист «Литературной газеты» О. Чайковская:
Неподобное дело, обморочное, бродят в нем, как в тумане, больные ребята, поспешно кивают головами, со всем соглашаются — им кажется, что так им будет лучше. Каждый, как ему велено, старательно самого себя уличает, — да никак не получается, готов показать место, где никогда не был и где, будто бы спрятал вещи убитой, которую не убивал, — да нет на земле такого места. Бредут они кто куда, один в тюрьму на мучительную смерть (смерть от руки уголовников — это мученическая смерть), другой на казнь. И взрослые, ответственные, они тоже тут, входят в этот бредовый мир как в свой, да сами же они его и скроили, все эти дознаватели, следователи, прокуроры, — и вот теперь тут распоряжаются, назначают, кому что говорить и показывать; в их головах свои жалкие расчеты (извлечь максимальную пользу из больных и беспомощных). А сами они, между прочим, не дебилы и не олигофрены, хотя они-то как раз самые душевнобольные и есть, вывихнутые, извращенные — неизлечимые.
К счастью, «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным». Последующие события должны были низвергнуть в небытие весь этот вывернутый наизнанку мир ложных признаний, мир несчастных умалишенных мучеников, мир садистов в милицейской форме, следователей для которых цель оправдывает любые средства, мир слепых прокуроров…
Момент истины наступил 25 апреля 1988 г.
По официальной версии около часа дня старший лейтенант внутренней службы Евгений Федорович Мордвяник, выпускник Свердловского архитектурного института, возвращаясь с обеденного перерыва через территорию Центрального парка культуры и отдыха им. Маяковского на работу, где он по поручению руководства занимался проектированием пристройки к зданию управления, стал свидетелем настораживающей сцены. Поодаль, за деревьями, мужчина тащил кого-то в сторону от тропы. Первая реакция – пьяный пьяного волочит, но было что-то странное в поведении этого мужчины. Тогда Е. Мордвяник, предпринял действия, которые впоследствии были признаны профессионально верными. Был он без формы, оружия при себе не имел, а вокруг ни души. Безрассудная лихость тут ни к чему. Добежав до трассы, которая проходила рядом, офицер остановил легковой УАЗ и обратился к шоферу с просьбой о помощи. Неизвестного задержали рядом с трупом задушенной молодой женщины.
Задержанным оказался Фефилов Николай Борисович, 1946 года рождения, местный житель, примерный семьянин, отец двоих детей. Работал он печатником в типографии «Уральский рабочий», судим ранее не был. Жил тихо и внимание милиции и общественности ничем предосудительным не привлекал.
После того как преступника доставили в Октябрьский РОВД г. Свердловска у Фефилова в присутствии понятых изъяли принадлежавшие последней жертве часы, кошелек с деньгами и другие вещи. Задержанный признался, что напал на потерпевшую с целью изнасилования, в процессе борьбы задушил ее и завладел ее ценностями.
Понимая, что теперь уже ничто не спасет его от тюрьмы и сурового приговора, уже на одном из первых допросов Фефилов признался в совершении и других убийств, и хотя картина, которая вырисовывалась после первых допросов подозреваемого, была далеко не полной, весть о задержании «того самого» маньяка сразу же облетела весь город. Более того, это известие приобрело всесоюзный резонанс и уже 7 мая 1988 года информацию о том, что задержан опасный преступник многие годы державший миллионный город в страхе была опубликована в Центральной прессе в газете «Советская Россия».
Вскоре после громких публикаций в СМИ в Свердловск вылетел следователь по особо важным делам Прокуратуры РСФСР Виктор Иванович Пантелей. У прокуратуры республики были веские основания направить на Урал своего сотрудника. Ведущий на тот момент это сложное дело начальник следственного управления прокуратуры Свердловской области В. Брызгалов подошел к тому порогу, за которым начали проглядываться ошибки предшественников. И, хотя, В. Брызгалов вел дело добросовестно, но уже было ясно, что надо выходить на иной уровень работы. Его мог обеспечить только работник прокуратуры республики.
К тому времени Фефилов уже дал показания о нескольких совершенных в предыдущие годы убийствах, но далеко не сразу маньяк «отдал» следствию все свои жертвы. Многое утаивал. Его показания о совершении серии убийств, поначалу встретили с большой осторожностью и даже скепсисом. Столько раз обжигались следователи и оперативные работники на липовых явках с повинной и «чистосердечных признаниях».
И только тогда все стало на свои места, когда по каждому эпизоду убийства Фефилов начал выдавать вещи потерпевших. При обыске у него на квартире были обнаружены: кулон со знаком зодиака «Скорпион», кольцо и медицинский скальпель, принадлежавшие юной художнице Л. Дячук; фломастеры погибшей в 1984 г. школьницы Лены Лапшиной; часы «Электроника-5» с металлическим браслетом и золотое кольцо с камнем, принадлежавшие потерпевшей О. Тимофеевой. Все вещи были опознаны близкими потерпевших. Родственники Фефилова дали показания, что он приносил названные предметы в периоды, соответствующие времени убийств данных потерпевших. Кроме того, спортивные брюки убитой О. Тимофеевой, были изъяты при обыске на рабочем месте Фефилова в типографии «Уральский рабочий».
Старший следователь по особо важным делам Прокуратуры РСФСР В. И. Пантелей, прежде чем допрашивать Фефилова, сам неоднократно изучал местность близ остановки «Контрольная» и другие места, где были обнаружены трупы, которые Фефилов называл «своими». Следователь сравнивал увиденное с содержанием протоколов уголовных дел, допрашивал свидетелей, и уже после этого проводил детальные допросы самого Фефилова по каждому эпизоду. Типографский рабочий демонстрировал хорошую память и явную осведомленность о деталях совершенных преступлениях. Он описывал внешность своих жертв, подробно рассказывал про обстоятельства совершенных преступлений, что совпадало с имевшимися доказательствами. При выходах на места происшествий Фефилов точно называл время и место содеянного. Его изобличали экспертизы биологических выделений, следов обуви на местах преступлений и другие улики.
Кроме того, из откровений маньяка выяснились и совсем уж любопытные детали его преступного поведения. Оказалось, что Фефилов приходил к местам своих преступлений и подолгу любовался процессом гниения тел, рассматривая следы борьбы, вновь и вновь мысленно воспроизводил волнующие его обстоятельства, испытывая при этом сатанинское наслаждение. Такого эмоционального заряда ему хватало на год. С наступлением очередного мая неодолимая сила вновь влекла его к «Контрольной» в поисках свежей крови. Однажды на допросе он даже посетовал, что такие посещения – «чистое ребячество» с его стороны, ведь запросто могли застукать. Мол, каждому сопляку известно из детективных книжек, что убийца возвращается к месту преступления…
Так, постепенно, шаг за шагом перед следователями вставала страшная картина многолетних преступлений — убийств, совершенных одним человеком. Их объединял общий «почерк», их подтверждали теперь экспертные заключения, показания свидетелей, признания обвиняемого. У следователя В.И. Пантелея были все основания собрать доселе разрозненные уголовные дела в одно, его версия получила объективное подтверждение.
Однако при внимательном изучении материалов о расследовании убийств, совершенных Фефиловым открылись и совершенно неожиданные для представителей республиканской прокуратуры факты. Хотя еще в самом начале расследования начальник управления уголовного розыска УВД Свердловской области полковник Л. Шуклин утверждал, что «все преступления, в которых признался Фефилов, числились до сего дня нераскрытыми» и, что «другие лица наказаний за эти преступления не несли», на самом деле объективные факты говорили об обратном.
Так, на допросах Фефилов признал факт совершения им убийства несовершеннолетней Е. Мангушевой в 1982 г., но в архиве областного суда уже хранилось дело Г. Хабарова, которого обвиняли в этом убийстве, дело было рассмотрено областным судом — Хабаров был осужден и приговорен к высшей мере наказания.
В связи с признаниями Фефилова об убийстве Мангушевой, было возбуждено расследование по вновь открывшимся обстоятельствам, порученное работнику Прокуратуры РСФСР В. И. Паршикову.
На следственных экспериментах Фефилов с предельной точностью показал место убийства в 1982 году школьницы Лены Мангушевой, а также воспроизвел на месте происшествия обстоятельства содеянного, что зафиксировали видеосъемкой. Место сокрытия трупа Мангушевой и его поза полностью соответствовали тем параметрам, что были отражены в протоколе осмотра места происшествия от 30 апреля 1982 г.
Спустя 6 лет после гибели Лены Мангушевой, при обыске на квартире Фефилова изъяли и школьный пенал, внутри которого на подкладке обнаружили написанную фамилию убитой девочки. Жена и дочь Фефилова подтвердили, что он принес этот пенал домой в 1982 г., отмывал его от имевшихся записей. Почерковедческая экспертиза установила, что фамилия «Мангушева» на подкладке пенала исполнена рукой потерпевшей Лены Мангушевой, а ее мать опознала пенал как принадлежавший ее погибшей дочери. Эксперты восстановили на нем и некоторые другие записи, сделанные Леной Мангушевой незадолго до ее убийства.
Более того, если Хабаров не мог ответить на вопрос — куда он дел школьный портфель девочки, называл различные версии исчезновения портфеля, то Фефилов после своего задержания четко объяснил: портфель потерпевшей он выбросил в туалет, расположенный на территории автобазы. При осмотре туалета, указанного Фефиловым, действительно был найден школьный портфель потерпевшей Мангушевой.
Таким образом, вина Фефилова в убийстве Е. Мангушевой не вызывала у московского следователя никаких сомнений.
Но данным эпизодом не исчерпывались странности в расследовании серии убийств совершенных у остановки «Контрольная», оказалось, что дело Хабарова всего лишь незначительная часть огромного айсберга нарушений законности допущенных работниками правоохранительных органов Свердловской области.
Показания Фефилова полностью подтверждали его вину и в убийствах Лапшиной и Якуповой, за совершение которых был задержан еще один олигофрен – Титов, от которого также как и от Хабарова были получены «чистосердечные признания». И также как Хабарова Титова уже не было в живых. Улики неоспоримо доказывали причастность Фефилова и к убийству Л. Дячук в 1985 году, но, как выяснилось и за это преступление пытались осудить невиновного человека, даже дотянули дело до суда, но в конечном итоге за недоказанностью прекратили.
Таким образом, расследование серии загадочных убийств не только позволило выявить настоящего преступника, но и совершенно неожиданно ударило по репутации правоохранительных органов Свердловской области, сотрудники которых в течение долгого времени работали вхолостую, позволяя опасному преступнику безнаказанно вершить свои черные дела, они арестовывали ни в чем не повинных людей, для двух из которых ошибка людей в милицейских и прокурорских мундирах закончилась летальным исходом. Дальнейшие признания маньяка могли обернуться грандиозным скандалом.
Но продолжения не последовало, поскольку в предпоследний день лета 1988 г. в камере № 232 следственного изолятора № 1 г. Свердловска Н.Б. Фефилов был задушен сокамерником Карпенко Н.П., 1963 г. р.
Животновод совхоза «Первоуральский» Карпенко содержался в СИЗО с июня 1988 г. за совершение изнасилований, развратных действий, мошенничество, самовольное присвоение себе власти работника милиции, ношение холодного оружия. В камере, кроме него и Фефилова, находились еще трое человек.
Из материалов уголовного дела
«Содержась в одной камере с Фефиловым, который обвинялся в совершении убийств, сопряженных с изнасилованием молодых девушек, Карпенко раздражался, когда Фефилов рассказывал о своих жертвах. 30 августа 1988 г. у него с Фефиловым состоялся разговор, в ходе которого он рассказал, что его жена проживает с другим человеком, Фефилов посоветовал ему задушить жену. Тогда он развязал с ним драку, несколько раз ударил его, но сокамерники Тебеньков и Головин их растащили.
Фефилов лег на кровать, а Карпенко стал требовать от него записку, чтобы как-то оправдаться перед администрацией тюрьмы за драку, Фефилов под диктовку Карпенко написал записку, что он сам пытался повеситься, но Карпенко не дал ему этого сделать и побил его. Для того чтобы все выглядело правдоподобно, Головин порвал полотенца и дал Карпенко, чтобы он связал Фефилова. Карпенко привязал его к кровати, последний не сопротивлялся. Считая, что все успокоилось, еще один заключенный этой камеры Тропин, залез на верхнюю кровать, а Карпенко попросил Головина постоять у смотрового отверстия, что последний и сделал. Затем Головин стал показывать Тропину знаками, что Карпенко душит Фефилова… Сами они вмешиваться боялись, так как Карпенко был очень раздражен. Они слышали, как Фефилов захрипел. Потом Карпенко выпрямился и сказал, что задушил Фефилова. Задушил он его веревкой, которую накануне они помогли ему сплести для вещмешка. Испугавшись происшедшего, по просьбе Карпенко они выбросили в унитаз веревку.
Аналогичные показания дал свидетель Тебеньков, пояснивший, кроме того, что в момент убийства он спал. Разбудил его Карпенко после убийства. Тебеньков также пояснил, что последнее время перед убийством Карпенко был раздражен тем, что его подозревают в убийстве, которое он не совершал, говорил об измене жены, злился на Фефилова за его рассказы о преступлениях.
Свидетель Валитов — старший контролер — показал, что 30 августа 1988 г. вся камера № 232 отказалась от ужина, но он не придал этому значения, так как такие факты бывают часто. Около 20 часов он проходил мимо этой камеры, услышал стук и открыл дверцу для раздачи пищи. Карпенко требовал вывести его из камеры, он его вывел, чтобы разобраться. В камере оставались еще трое мужчин, которые стояли, а четвертый лежал на нижней полке кровати. Затем Карпенко сказал, что он задушил Фефилова. После этого Назаров заходил в камеру и сказал, что там один мертвый, после этого был дан сигнал тревоги.
Свидетели Крылов и Шуталев показали, что после сигнала тревоги они вошли в камеру № 232, Шуталев осмотрел труп Фефилова и зафиксировал смерть. Труп был еще теплый, поэтому он пытался сделать искусственное дыхание, но было уже поздно, на шее у Фефилова были следы насилия, стали разбираться, и выяснилось, что Фефилова убил Карпенко.
По заключению судебно-медицинского эксперта смерть Фефилова — насильственная, последовала от механической асфиксии вследствие сдавливания шеи петлей; на задне-боковых поверхностях шеи в средней ее части обнаружена одиночная, незамкнутая, горизонтально расположенная прижизненная странгуляционная борозда. На трупе также обнаружены ссадины и кровоподтеки на других частях тела. Все повреждения прижизненные и причинены незадолго до смерти. Расположение странгуляционной борозды свидетельствует о том, что в момент сдавливания шеи Фефилов находился лежа и был обращен передней поверхностью тела к человеку, затягивавшему петлю».
Убийство серийного сексуального маньяка оказалось большой неожиданностью для следствия. В Свердловск из Москвы немедленно вылетел начальник следственной части Прокуратуры РСФСР Е. К. Лисов, прибыла комиссия МВД СССР. Возникла версия о «заказном» характере убийства Фефилова, отчего Н. П. Карпенко этапировали в столичный следственный изолятор. Убийца упорно твердил о неприязни к сокамернику и о том, что ему никто не помогал в совершении расправы.
Члены комиссии установили серьезные упущения работников следственного изолятора, нарушения порядка надзора. Вместе с тем данных о том, что убийство было кем-то «организовано», следствие не добыло.
По приговору народного суда г. Первоуральска действия Карпенко по факту убийства Фефилова были квалифицированы по ст. 103 УК РСФСР как умышленное убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств, совершенное на почве возникших личных неприязненных взаимоотношений.
Осужденный к 10 годам лишения свободы Н. П. Карпенко в сентябре 1996 г. совершил побег из колонии-поселения и на сегодняшний день находится во всероссийском розыске.
После гибели маньяка осуществить дальнейшее расследование не представлялось возможным, и 25 октября 1988 года было принято постановление о прекращении уголовного дела в отношении Фефилова Н.Б. за смертью обвиняемого. Тем не менее, доказательств собранных следователем по особо важным делам В.И. Пантелеем оказалось вполне достаточно, чтобы достоверно установить вину Фефилова в совершении сопряженных с изнасилованием убийств Якуповой, Лапшиной, Дячук, Тимофеевой, Кук и последней жертвы, убитой маньяком в ЦПКиО в 1988 г.
Постановление от 25 октября 1988 г. о прекращении уголовного дела вследствие смерти Фефилова Н.Б.
Но на этом история расследования преступлений Фефилова не закончилась, следователям оставалось еще закрыть некоторые белые пятна в деле об убийстве Е. Мангушевой, и выяснить каким образом был вынесен неправосудный смертный приговор в отношении Г. Хабарова.
Следователю по особо важным делам при прокуроре РСФСР В. И. Паршикову предстояло вести новое дело, теперь уже в обвиняемых числились собственные коллеги. И в этом случае потребовалось не только все мастерство, но и определенное мужество, чтобы объективно разобраться в той массе ошибок, непрофессионализма, а зачастую и нарушений законности, которая обнаружилась.
В.И. Паршиков перепроверил каждый довод следствия и суда по архивному уголовному делу расстрелянного Хабарова. При этом опытнейший криминалист пришел к выводу: «Детальный анализ показаний Хабарова в сопоставлении с материалами дела, свидетельствует, что он не знал обстоятельств совершения убийства Мангушевой».
Так, в «признательных» показаниях Хабарова не соответствовали действительности: цвет белья потерпевшей Лены Мангушевой, некоторые детали ее одежды и описание ее внешности; время совершения преступления; место совершения преступления и способ перемещения тела девочки, а также место оставления ее трупа.
Следователь В.И. Паршиков установил, что работники органов дознания и следствия, будучи убежденными в виновности Хабарова, односторонне собирали доказательства по делу. В тех случаях, когда подозреваемый при выходе на место происшествия не мог показать то, что подтверждало бы его виновную осведомленность, протоколы проверки показаний в уголовное дело не подшивались.
Уровень психического развития Хабарова, особенности его личности были удобны для внушения допрашиваемому нужных следствию ответов, которые звучали односложно, приноравливались к смыслу уточняющих вопросов следователей.
Оказалось, что перед получением «признательных» показаний от инвалида Хабарова его интенсивно допрашивали в ночное время сотрудники уголовного розыска Кабанов и Широков. Опознание Хабаровым потерпевшей Лены Мангушевой, проведенное по ее фотографии помощником прокурора г. Свердловска Туфляковым, не могло считаться доказательственным, так как сотрудники милиции задолго до опознания уже показывали подозреваемому фотографию Лены, которую затем наклеили на фототаблицу и представили Туфлякову для официального опознания.
В.И. Паршиков установил, что Хабаров действительно не был 29 апреля 1982 г. в поселке «8-й километр Старого Московского тракта», а допрошенные по этому поводу свидетели заблуждались, и их показания корректировались следователями при допросах.
Кроме того, В.И. Паршиков скрупулезно перепроверил доводы суда о «изобличающих» Хабарова заключениях экспертиз, при этом выявились скандальные ошибки. Так, экспертом-биологом В.В. Кузнецовой ранее давалось заключение: кровь потерпевшей Лены Мангушевой относится к Oab — I группе. При дополнительном расследовании повторные экспертизы установили, что кровь девочки относится к III группе (Ва), как и у Хабарова. Таким образом, при исследовании спермы, обнаруженной в пятне крови на бедре трупа Мангушевой, эксперт Кузнецова установила не группу спермы преступника, а настоящую группу крови потерпевшей.
Экспертное исследование Кузнецовой волос, обнаруженных при осмотре трупа и одежды Мангушевой, оказалось немотивированным, содержащим серьезные ошибки и упущения. Например, один из объектов исследования, признанный «волосом человека», при повторной экспертизе определен как волос домашнего животного.
Эксперт В.В. Кузнецова признала, что в 1982 г. имела небольшой опыт работы, отчего при исследовании биологических объектов по делу об убийстве Лены Мангушевой допустила ошибки и дала неверные заключения.
В результате проведенного расследования в 1989 году уголовное дело в отношении Хабарова в части изнасилования и убийства Мангушевой было прекращено в связи с его невиновностью.
Постановление о прекращении уголовного дела в отношении Хабарова Г.Л. в связи с его невиновностью
Расследовав дело о нарушении законности, московские следователи нарисовали правдивую картину бессердечия и правового цинизма, но, увидев ее, кажется, сами ужаснулись тому размаху беззакония, который царил в правоохранительных органах. И стали собственной рукой размывать ее, спасая честь мундира и оправдывая нарушения закона теми, кто должен был стоять на его страже.
На главный вопрос — о том, кто заставил Хабарова признаться в убийстве, которого он не совершал? Кем и как был добыт самооговор? — сотрудники милиции ответили единодушно — заместитель начальника Верх-Исетского РОВД полковник Широков. Именно он допрашивал Хабарова сразу после того, как тот был задержан, причем допрашивал, ночью, в своем кабинете, наедине. Когда заходил кто-нибудь из сотрудников, просил того уйти, поясняя, что привык так работать с задержанным — наедине. Протокола этих допросов не сохранилось, а самого полковника Широкова спросить, как такое стало возможным, не удастся — он погиб при задержании преступника.
По свидетельству сотрудников прокуратуры следствием на первом его этапе руководил прокурор-криминалист Кабанов, но и его расспросить не представлялось возможным, поскольку он умер.
Таким образом, оказалось, что в самооговоре Хабарова виноваты одни мертвые, а живые сотрудники милиции и прокуратуры, потом занимавшиеся этим делом, получили его уже с готовым самооговором.
Следователь горпрокуратуры показал так: кто-то из милиции сказал ему, что Хабаров признается в убийстве, и действительно, на допросе тот «сразу же стал рассказывать об убийстве, показания давал с готовностью, услужливо, предвосхищая вопросы». Следователь этот занес в протокол все, что говорил Хабаров, в том числе и его показания, обстоятельствам преступления не соответствующие.
Последнему факту следователи, проводившие внутреннее расследование, придали особое значение: если бы следователь горпрокуратуры хотел фальсифицировать дело, если бы вымогал признание, он бы таких показаний не записывал. А он зафиксировал все — и то, что Хабаров неверно описал самый механизм убийства (сказал, что ударил ножом, в то время как девочка была удушена собственным пионерским галстуком), неверно показал место, где был найден труп, а место преступления вообще не мог найти. Все это было добросовестно зафиксировано следователем.
Думается, поверяющие сами прекрасно понимали, что перед ними один из приемов беззакония, ставший уже штампом. Когда у подследственного силой вырывают признание и он, наконец, сдается, те, кто его допрашивает, согласны на признание в любом его виде. И потому поначалу оно зачастую содержит первые попавшиеся сведения. Человек, вынужденный себя оговаривать, частью рассказывает о том, что слышал, частью повторяет подсказки следователя, частью придумывает что-нибудь более или менее правдоподобное. После этого, обычно уже на другой день, его «признание» начинают «дорабатывать», уже подгоняя его под известные следствию обстоятельства дела. Считается, что в этот период подследственный уточняет свои первоначальные показания, лучше вспоминает случившееся (нередко, кстати, с точностью до наоборот). А потом, если встает вопрос о противоречии и путанице в показаниях, у беззакония готов ответ: подследственный действительно путался, может быть от волнения, а может быть оттого, что хотел запутать следствие, но потом все стало на свои места. (Именно по такой схеме признавался А. Кравченко в шахтинском убийстве Е. Закотновой в 1979 году, точно таким же образом уже в 1991 году А. Чикатило уточнял свои признания в том же самом убийстве – прим. авт.).
Как видно, никто не хочет разоблачать этот следственный штамп и все делают вид, что ему верят – в результатах внутреннего расследования утверждается, что «ни в одном из следственных действий, закон не был нарушен».
А главное — все принимавшие участие в этом расследовании категорически заявляют, что искажений не допускали, наводящих вопросов не задавали, ни угроз, ни тем паче избиений, всего этого и в помине не было. Такими заверениями работников следствия постановление о результатах проверки переполнено до краев.
После этого следователи республиканской прокуратуры, как видно, уже считали себя вправе написать: «в связи с признанием Хабаровым своей вины, его раскаянием, извинениями перед родственниками погибшей, наличием других доказательств, изложенных в обвинительном заключении, у работников следствия не было сомнений в виновности Хабарова». Хотя привлечение его к уголовной ответственности является незаконным, «доказательств наличия у них прямого умысла на их совершение не имеется, и, следовательно, они не содержат состава преступления, предусмотренного статьей 176 УК РСФСР».
Самое примечательное в этом заключении — утверждение, что «работники правоохранительных органов невиновны потому, что у них не было прямого умысла на совершение преступления, предусмотренного статьей 176 УК РСФСР («привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности»).
Действительно, когда юристы решают вопрос, является ли данное действие преступным, они, в частности, исходят из понятия умысла. Значение подобного подхода и его необходимость легко понять из простого примера: предположим, один человек сорвал с головы другого шапку, убежал и был задержан. Грабеж? Да, если он эту шапку продал, пропил или каким-либо другим способом реализовал. Нет — если он сорвал шапку с головы приятеля, чтобы пошутить, и убежал в расчете отдать ему эту шапку за углом, но не успел; так как его задержали. В первом случае был умысел на грабеж (он доказан фактом продажи), во втором случае — не было.
Но в случае с обвинением Хабарова мы видим попытку применить понятие умысла к действиям следователя, который вел дело Хабарова. Вдумаемся в такую фразу: «хотя привлечение Хабарова к уголовной ответственности является незаконным, «доказательств наличия у следователя прямого умысла на их совершение не имеется».
Таким образом, признавая явное и грубое нарушение закона — привлечение к уголовной ответственности невиновного — и пытаясь это беззаконие оправдать, следователи, проводящие проверку по этому делу, вводят в право новое понятие: беззакония умышленного и неумышленного, что являет собой чистую нелепость. Какое кому дело, почему следователь нарушил закон — потому ли, что знал статью, да забыл? Или не знал и поленился заглянуть в УПК? Или считал, что «закон мешает ему работать»? Тогда он не юрист. А может быть, нарушая закон, он был в полуобмороке? — тогда ему надо лечиться, исполнять свои обязанности он не в состоянии. Но в постановлении хотят уйти от самого понятия беззакония, как бы утверждая, что следователь в вину подследственного честно верил, а потому не виноват.
Вопрос права решен вне рамок права — такого не может быть. Беззаконие есть беззаконие, а что думал юрист, когда его совершал, во что верил, во что не верил, это уже никакого значения не имеет.
Вот если были бы основания думать, что следователь почему-либо хотел погубить именно Хабарова и поэтому сознательно подводил его, невиновного, под расстрел, тогда можно было бы говорить об умысле. Но так вопрос не стоит, всем ясно, что этому юристу была глубоко безразлична судьба молодого человека, ставшего пешкой в его игре.
В постановлении пытаются оправдать работников следствия также и тем, что они поверили заключению экспертизы относительно групп крови. Но и тут происходит игра в подмену. Проверяющие знают, конечно, что выводы этой экспертизы вину Хабарова не доказывали и доказать не могли. Значит, работники следствия в принципе не имели права строить обвинение на выводах эксперта, если бы тот и не ошибся.
Но ведь она была, эта ошибка, согласно акту комиссионной экспертизы группа крови Хабарова на самом деле не совпадала с группой крови убийцы — можно ли считать ее простительной? Эксперт В. Кузнецова объяснила свою ошибку рядом причин, нам уже известных, процесс гемолиза, отсутствие сывороток, собственный малый опыт (пять-шесть лет). Но судмедэксперту достаточно иметь стаж работы не больше месяца, чтобы знать: если кровь непригодна для анализа и может дать ложную реакцию, если нет возможности проверить первоначально полученные данные, то у него, эксперта, один-единственный выход — написать, что заключение он дать не может.
Почему же В. Кузнецова выбрала иной путь?
Союз экспертизы и следствия, когда эксперты подгоняют свое заключение под версию следователя — явление хорошо известное, и приобретшее новое звучание после рассмотрения в суде дела Чикатило, где появилось немыслимое, противоречащее всем законам здравого смысла «парадоксальное выделительство», которое впоследствии высмеяли сами же эксперты.
Любой человек, сколь-либо знакомый с судебными делами, обязательно заподозрит в случае в экспертизой, проведенной Кузнецовой неладное, недаром же в постановлении настойчиво из раза в раз повторяются заверения следователей, что они не оказывали на эксперта Кузнецову никакого давления (словно об этом нужно специально заявлять!), и уверения самого эксперта, что никто из следователей на нее не давил.
В случае с Кузнецовой просматривается четкая тенденция — во что бы то ни стало оправдать эксперта. При этом в постановлении появляются неустранимые противоречия: с одной стороны, в нем жалостливо упоминается, что Кузнецова малоопытна, — и тут же приводится характеристика с места работы, где говорится, что она «владеет всеми утвержденными методами проведения исследований», что «систематически повышает», несомненно «соответствует» и «неоднократно премирована».
А ведь ошибка В. Кузнецовой — ошибка роковая, если бы этот соответствующий должности и неоднократно премированный эксперт не наврал в своем заключении, бедный Хабаров был бы сейчас жив — и не было бы этого кроваво-грязного пятна на российском правосудии. Но и в данном случае окончательное постановление оправдывает эксперта (за отсутствием преступного умысла). Даже преступной халатности в ее действиях не отмечено.
Так, в конечном итоге, участники следствия, приведшего к самому страшному, что только может произойти в области юстиции, — убийству невиновного, совершенному от имени государства, — все они один за другим были вчистую оправданы.
Надо ли говорить, что с остальными делами произошло то же самое. В деле Дячук, где признавались четверо, их заявления о побоях и угрозах, разумеется, «подтверждения не нашли», и уголовные дела, возбужденные по их жалобам, были прекращены.
В отношении еще одного обвинявшегося в убийстве Дячук Антропова было установлено, что следователь С. Терновой незаконно привлек его к уголовной ответственности и незаконно держал его в тюрьме, была выявлена и ошибка эксперта. Но и тут все стало расползаться, опять оказалось, что следователь верил в виновность Антропова, а эксперт добросовестно заблуждался, в конечном итоге и тут дело было прекращено «за отсутствием состава преступления».
Так и пошло: сперва выявляли грубое нарушение закона, а потом объясняли, почему уголовное дело, возбужденное в связи с этим беззаконием, обязательно надо прекратить.
Яшкин-отец оговорил себя, потому что у него посадили жену и заявили, что она будет сидеть до тех пор, пока он не «сознается» в убийстве; был известен и оперуполномоченный, который таким образом вымогал и получил «признание», известен был и следователь, который держал Антропова в тюрьме. Следствие взвалило всю вину на одного опера, однако, «учитывая» и т. д. сочло «возможным и необходимым (!) уголовное дело относительно него прекратить».
Оставался еще обвинявшийся в совершении сразу пяти убийств Водянкин и этот эпизод заставил следователей потрудиться. Первоначально было установлено, что Водянкин, тоже психически больной и тоже до крайности безвольный, оговорил себя под давлением оперуполномоченного Калинина, который грубо нарушил нормы УПК (и был за то «обсужден на совещании и строго предупрежден»). Затем в постановлении упоминается, что заявление Водянкина о том, будто бы Калинин ему угрожал, опровергнуто, причем опровергнуто показаниями самого же Калинина, который, разумеется, угрозы отрицал. Правда, он не исключал возможности того, что действительно вынимал из сейфа пистолет, но, по всей вероятности, делал это, когда ему нужны были лежавшие в сейфе документы, вместе с ними приходилось доставать и пистолет, — а между тем это ведь тоже один из штампованных методов следователей худшего типа, один из приемов беззакония — как бы невзначай и в то же время весьма многозначительно показывать подследственному пистолет.
Значит, был пистолет, значит, умышленно или неумышленно вынимали его из сейфа, и эти действия могли быть одной из причин самооговора?
Но в постановлении этот вопрос решается иначе. Оказывается, что не беззакония были причиной самооговора — всему виною сама натура Водянкина, который «будучи психически больным человеком, стремился обратить на себя внимание, представиться волевым человеком, то есть показать те качества, которые у него полностью отсутствуют, и использовать с этой целью самооговор». (И снова мы можем вернуться к классическим образцам использования подобных приемов в деле «Лесополоса», когда, оправдывая самооговоры целой группы умственно неполноценных, объясняют их тем, что следователи стали как бы жертвами подследственных, которые ввели их в заблуждение своей податливостью. – прим. авт.)
В результате такого внутреннего расследования виновных в совершении противоправных действий среди работников Свердловского УВД, как и следовало, ожидать не нашлось.
Впрочем, практика проведения таких внутренних расследований была совсем не нова для МВД. Так, не лишним будет вспомнить хотя бы нашумевшее Витебское дело, в котором фигурировал небезызвестный маньяк Г. Михасевич, за преступления которого в период с 1971 по 1985 год 14 невиновных человек отсидели в тюрьме сроки от 10 до 15 лет, одного расстреляли. Когда же виновника всех этих преступлений арестовали в 1985 году, то более 200 работников правоохранительных органов — нарушителей закона – «наказали», — в основном, выговорами по партийной линии. Единицы были отстранены от работы. Некоторых отправили на пенсию. В ходе тотальной проверки не было обнаружено и доказано ни одного факта необоснованного обвинения и наказания людей. Трижды материалы проверки передавались в суды: сначала Рижский, затем Смоленский и, наконец, в Могилевский, и трижды судьи оправдывали двух руководителей следственных групп по делу Михасевича. Остается только диву даваться, как при такой безгрешности поголовно всех работников правоохранительных органов в тюрьмах оказались невинные люди.
Похожая история имело место и при расследовании дела «Лесополоса», о котором упоминалось здесь уже не раз. И в этом случае никто из работников правоохранительных органов не понес наказания, при том, что по подозрению в совершении убийств в Ростовской области необоснованно был задержан не один десяток людей. Некоторым из них «повезло» больше — они безвинно отсидели в тюрьме по несколько лет, другим повезло меньше — их отправили на смертную казнь, третьих довели до самоубийства…
Просто какое-то фантастическое развитие событий и в Ростове, и в Белоруссии, и на Урале: несмотря на то, что во всех рассматриваемых примерах было доказано, что осуждены невиновные люди, вынесены смертные приговоры, ни в одном случае никто из следователей и работников милиции, фабриковавших липовые уголовные дела, не был признан виновным.
Совершенно очевидно, что во всех приведенных случаях мы имеем дело не с частными ошибками отдельных исполнителей, а с системой грубейших извращений в правоприменительной политике, уходящими своими корнями в далекую эпоху становления советской правовой системы.
Прямая речь. Кандидат юридических наук, бывший начальник Главного управления уголовного розыска МВД России Н. П. Водько
Корни подобных судебных ошибок, и не только судебных, — в обвинительном уклоне. Формированию обвинительного уклона в правоохранительной деятельности бывшего Союза посвящено много журналистских работ, опубликованных в печати и правовых изданиях, особенно в 1984—1990 годах. Именно в этот период остро как никогда был поставлен вопрос об искоренении из практики правоохранительных органов грубых нарушений законности, необоснованных задержаний, арестов, привлечений к уголовной ответственности и вынесения неправосудных приговоров.
Теперь очевидно, что проникновение этих нарушений в уголовно-правовую сферу связано с подавлением инакомыслия любыми методами, в том числе и путем физического уничтожения, приспособления под эти цели всей системы уголовной юстиции.
Небывалые в истории человечества репрессии, нетерпимость к инакомыслию с первых дней советской власти, массовые чистки 1937—1938 годов, послевоенные репрессии вплоть до 1954 года, связанные с грубейшими извращениями принципов законности в органах госбезопасности, конечно же имели негативные последствия для всех органов охраны правопорядка.
Массовое привлечение к уголовной ответственности сотен тысяч людей за хищения социалистической собственности по изуверским указам 1938 и 1947 годов не могли остаться бесследными в практике милиции, прокуратуры и судов. Выполняя «планы» арестов и осуждений, реализуя так называемую политику партии по защите социалистической собственности от лишенных собственности «расхитителей», исполнявшие в то время законы работники превращались из служителей правосудия в слуг произвола. Не случайно поговорка «Был бы человек, статья найдется» прочно бытовала долгие годы и стала политической цитатой.
Так и сформировался обвинительный уклон в деятельности всех правоохранительных органов не только применительно к так называемым контрреволюционным преступлениям, но и в чисто уголовно-правовой сфере. Стало правилом: возбужденное уголовное дело должно закончиться только предъявлением обвинения, ибо его прекращение считалось браком в работе. Подозреваемый по делу должен быть привлечен к уголовной ответственности и, как правило, арестован. Арестованный не мог быть оправдан судом, осуждение находившегося под стражей лица к наказанию, не связанному с лишением свободы, тоже считалось браком в работе. С недопущением такого «брака» боролись на всех этажах служебной иерархии — милиция и следствие, прокуроры и, конечно, последняя инстанция, — суды. Создавалась круговая порука, при которой каждый орган не поправлял друг друга, а «затушевывал» и «замазывал» ошибки и нарушения закона, допущенные другим.
В 70-х — начале 80-х годов в стране сложилась порочная правоприменительная практика использования понятия достаточности доказательств, в том числе и по делам об убийствах. В основу этого критерия ложились признательные показания обвиняемых «подкрепленные» косвенными доказательствами, например, сравнительным анализом микрочастиц, совпадающих по родовым признакам. Это и приводило к трагическим ошибкам, подобным расстрелу Хабарова или Кравченко.Под знаком пресловутого обвинительного уклона сформировались многие поколения работников милиции, прокуратуры, судов, для которых уверенность, в том, что корпоративные интересы превыше закона являлась непреложным фактом. При этом, нарушение законов, которое исходило от представителей власти по неведомым причинам не считалось преступлением.
И сегодня еще трудно говорить о том, что мы освободились от этого зловещего влияния. Полное его преодоление возможно только после серьезного реформирования органов безопасности, милиции, следствия и судебной системы. Но чтобы обеспечить практику объективного и беспристрастного судопроизводства, нужны годы, замена старого поколения служащих уголовной юстиции, нужны новые кадры, подготовленные на основе обновленного уголовно-правового и процессуального законодательства.
Автор — Svan